«Были поступки, за которые мне стыдно». Дмитрий Энтео — о декоммунизации, геях, Путине и надеждах

Если уточнить у «Википедии», кто такой Дмитрий Энтео, то можно узнать, что он «православный активист», бывший участник движения «Божья воля», а теперь руководитель проекта «Декоммунизация».

В интернете Энтео помнят по громким акциям: разгону шуточного митинга пастафарианцев, срыву спектакля в МХТ, погрому на выставке в Манеже, нападению на молодого человека в майке панк-группы Pussy Riot.

Инфо24 поговорил с Дмитрием Энтео о том, чем он занимался последние два года, что такое «Декоммунизация» и как бывший православный активист уживается не только с геями, атеистами и националистами, но и находит общий язык со своей девушкой — участницей панк-молебна Марией Алехиной.

* * *

— Последние несколько лет вы занимаетесь движением «Декоммунизация». Но если искать новости о вас, то выходит, что вы больше посещаете какие-то общие для оппозиционной тусовки мероприятия. А у самой «Декоммунизации» есть какие-то успехи?

— Тут, наверное стоит рассказать, чем мы занимаемся. Цель движения – популяризация идеи декоммунизации, преодоления советского тоталитарного прошлого, восстановление уничтоженных институтов гражданского общества. У нас есть программа из 10 пунктов, где в том числе открытие архивов карательных органов, разрыв преемственности ФСБ, МВД и Росгвардии с ВЧК как террористической организацией.

Также мы видим необходимость переименования памятников и топонимов тем функционерам, которые напрямую причастны к репрессиям против граждан. То есть тем, кто подписывал своей рукой расстрельные списки, тем, кто участвовал в коллективизации, большом терроре. Еще нужна реституция — владельцам и их законным наследникам должна быть возвращена собственность [распределенная при Советах].

Мы сейчас по опросам общественного мнения видим, насколько больна наша страна. Видим, что число людей, которые оправдывают сталинские репрессии победой в войне или еще чем-либо, считают Сталина эффективным менеджером, растет – особенно в последние 10 лет. Толчком к ресоветизации стал конфликт с Украиной – дескать, назло им мы будем до последнего защищать свои памятники Ленину и все такое.

Если сегодня пятьдесят один процент оправдывает репрессии в отношении своих предков, то с ними можно сделать все что угодно (согласно опросу ВЦИОМ, лидерами рейтинга деятелей ХХ века стали Николай II (54%) и Иосиф Сталин (51%) – прим. ред.). Тем самым они оправдывают репрессии в отношении себя и своих детей.

Люди толерантно относясь к государственному насилию, убийству, грабежу, подавлению свободы совести, тем самым развязывают власти руки сегодня. Поэтому власть имеет возможность кормить людей советами из методичек, о том, что кругом враги и [нужен] железный занавес. У кого-то во всем виноваты американцы, поляки, евреи – не важно, надо держать общество в состоянии войны. Отсюда всякая милитаристская риторика.

И все что угодно, что происходит в стране – это имперская пропаганда, абсолютно хамское отношение к соседним государствам, травля так называемых врагов народа — «проклятых либералов».

И поэтому мы не можем развиваться, потому что собственное у нас мало чего стоит. Когда у общества и государства не защищено право собственности, когда любой бизнес может быть отжат силовиками, когда самым страшным для бизнесмена преступлением является спонсирование общественно-политических организаций, партий, какое может быть развитие?

И когда не существует никакого нравственного разделения. Одни и те же люди строят храмы и одновременно ставят памятники и мемориальные таблички Дзержинскому.

— Хорошо, с принципами понятно. А можете вспомнить какие-то акции, которые были или которые вы сейчас проводите? В последнее время о «Декоммунизации» не очень-то слышно.

— Ну, на самом деле акций было достаточно много, и часть из них были достаточно медийными. Например, экскурсии по топографии террора на Бутовский полигон (одно из мест массовых расстрелов и захоронений жертв сталинских репрессий, расположено в Ленинском районе Подмосковья – прим. ред.). Просветительские мероприятия в музеях Гулага. Отдельные лектории, конференции.

В прошлом году, на день чекиста, 20 декабря, мы проводили акцию возле первого здания ЧК на Лубянке, где расстреливали людей. В рамках акции мы пришли, сказали слова о том, что невозможно жить в стране, где «чекисты» — самое страшное слово в нашем языке. Хотелось бы, чтобы у нас были пассионарные спецслужбы, которые бы не стали себя марать подобной преемственностью.

После этого была акция в защиту мессенджера Telegram, ведь силовики решили его заблокировать, мотивируя это тем, что мы не имеем права на передачу информации между собой. Мы, несколько десятков человек, собрались у дверей ФСБ и запустили бумажные самолетики. И мы понимаем, что нельзя передавать спецслужбам монополию на информацию. Нельзя лишаться конституционного права. Это может привести к страшным злоупотреблениям с учетом опыта XX века.

Была акция около здания ФСИН. Мы обвесили весь фасад наклейками, фотографиями, во-первых, убитых во ФСИН людей, заключенных, с информацией о пытках, и повесили квитки, где написана зарплата осужденных. Дело в том, что у нас в колониях применяется принудительный труд, и заключенные должны, чтобы получать МРОТ, работать по 12-14 часов. И если по закону они должны получать хотя бы МРОТ, в реальности они получают по 40 рублей в месяц, по 60 рублей. И эти квитки в доказательство от женщин, которые сидели в наших колониях.

— На какие средства ваш проект существует?

— На наши личные, в том числе мои в первую очередь. Мы собираемся, скидываемся, обсуждаем, что происходит и насколько стремительно мы катимся куда-то не туда. Это то, на что лично мне важно тратить средства.

— А кем вы и ваши друзья работаете?

— [У нас] самые разные люди. Это студенты в первую очередь. Также есть врачи, малый и средний бизнес, переводчики, преподаватели в институтах, учителя в школах – самые разные и обычные люди.

— В основном верующие?

— Нет, абсолютно нет. Есть верующие, в том числе мои старые друзья. Есть ребята абсолютно равнодушные к этим вопросам, атеисты – самые разные люди, мы не делаем никакого акцента на этом. Те люди, у которых мировоззрение построено на гуманизме, осознании ценности человеческой жизни, защиты от государственного насилия – вот такие люди.

Это меня и подкупает, что здесь собрались люди разных политических, религиозных, мировоззренческих взглядов. И у нас есть группа верующих людей, которым интересна историческая Россия, русская эмиграция, сопротивление, белогвардейцы. Есть и очень серьезная группа людей с либертарианскими взглядами, которым интересны идеи минархии – ограничения полномочий государства.

— Сколько людей в вашем движении?

— У нас не общественное движение как таковое. У нас есть манифест, есть люди, которые что-то делают. Есть близкий круг, около 30 человек, которые активно работают над контентом в пабликах, участвуют в акциях. Регулярно на наши встречи, которые мы проводим, приходит 100-120 человек. Очень многие приезжают из других городов, им интересно в своих городах проводить лектории, вешать стикеры, устраивать акции.

— Вы планируете совместные акции с какими-либо православными движениями?

— Так все устроено, что если ты работаешь с церковью как институтом, очень сложно оставаться независимым в своих взглядах. Там идет речь о командной игре, и в ее рамках поднимать острые темы, которые мы поднимаем, как-то не очень принято. Да и с людьми радикальных взглядов нам не по пути, потому что у нас нет какой-то одной идеологии. Но внутри «Декоммунизации» мы в плоскости классического либерализма друг друга понимаем.

— Что, по-вашему, происходит с «Божьей волей»? Она громких поводов после вашего ухода уже не создает.

— Мне стало неинтересно этим заниматься, потому что я понял, что все, что можно было сказать, мы сказали. Это старая история, которая была актуальна в то время и в том месте. И сейчас движение сохранилось в истории российского акционизма.

— C каким отношением к себе вы сталкиваетесь, когда приходите на общие для оппозиции мероприятия?

— Реакция всегда позитивная, ни разу негатива не было. И вообще круг политически активных людей в Москве не такой уж и большой, многие друг друга знают, и со всеми у меня прекрасные отношения.

Даже люди с политическими взглядами, с которыми я не согласен категорически и с которыми я абсолютно непримирим, например, национал-большевики из партии Эдуарда Лимонова, — даже с ними мы летом по воскресеньям встречались и играли вместе в футбол, находили какие-то точки соприкосновения. Хотя более непримиримых позиций нет. У них – Сталин, Берия, Гулаг. У меня – религиозные и либертарианские взгляды.

— Слушайте, ну а как так получается – вы же серьезно относитесь к своим идеалам. И вы с этими людьми идете играть в футбол. В этом нет противоречия?

— Бывают случаи, когда дружба сильнее политики. Я никому, никакому человеку, самому злейшему врагу не пожелаю оказаться жертвой государственной репрессивной машины.

Если бы прекрасная Россия будущего будет такой, какой я бы хотел ее видеть – то это страна, прошедшая декоммунизацию, в хорошем смысле либеральная, страна, где творческая инициатива людей, начиная с предпринимателей и кончая художниками, не подавляется. В этой стране люди даже с тоталитарным сознанием, те же коммунисты, смогут создавать свои общины, коммуны, ставить памятники Ленину или Сталину.

— А общины гомосексуалистов возможны в вашем будущем?

— У меня нет проблем с гомосексуалистами, каждый человек выбирает то, какую сексуальную жизнь вести, если она происходит по взаимному согласию и, если преодолен возраст согласия. Это все же частная личная жизнь людей, и не думаю, что кто-то должен в нее лезть.

Мне не нравится, когда подобные особенности людей становятся политическими манифестациями, когда эти люди пытаются менять школьную программу, навязывать какие-то глубоко интимные вещи. А если талантливый историк, например, гей, для меня его труды не становятся менее авторитетными. Я вообще считаю, что эта проблема очень сильно раздутая – и в современной России есть абсолютно здоровый баланс, когда люди делают, что они хотят, но как-то непублично.

— Вас осуждают за деятельность «Божьей волей»? Вам приходилось как-нибудь извиняться за старое перед кем-то, в том числе деятелями культуры?

— По-разному было. Были такие поступки, за которые мне стыдно. И если бы я мог отмотать время назад, я бы это сделал. Есть вещи, которыми я горжусь – множеством прекрасных акций. Я нередко, когда проходит какое-то время, извиняюсь перед людьми, если считаю, что сделал что-то не так. Потому что мне некомфортно жить, когда совесть меня упрекает в том, что я сделал какую-то некрасивую вещь.

Например, когда начиналось дело Кирилла Серебренникова. Еще не было никаких обвинений в его адрес, но этот кейс был важен для нас. Мы очень долго боролись за то, чтобы бюджетные деньги не получали художники, которые блудливо относятся к религиозным символам или на государственных площадках очень известных театров с именитой историей происходит то, что мы считаем абсолютно аморальными и кощунственными вещами.

И мы знали, что на все это [деятели искусства] получают огромные деньги, и они распиливаются. Но когда я узнал, что будут какие-то проверки [Серебренникова], мы пришли в театр, и там был плакат против него. Я не знал, что это закончится реальным заключением, и за этот поступок мне действительно стыдно.

Потому что человек соприкоснулся с государственным аппаратом насилия, и то, что я сделал, был не лучший поступок. Когда вообще делаешь очень много всего, совершаешь ошибки, мне кажется, важно это признавать.

— А вот эти эпизоды с сексуальными меньшинствами – закидыванием яйцами и т.д. Вот за такие эпизоды вам стыдно или нет?

— Нет. То есть мы действовали в максимально нонвайоленс форме. И когда они делали провокационные вещи, было некое символическое противостояние без каких-то реальных последствий. Ну и я против того, чтобы эта информация была там, где находятся дети, нет.

— То есть вы никогда физически не воздействовали на своих идеологических противников – геев, атеистов, чтобы нанести им физический вред?

— Нет, сколько мы были на этих акциях, были драки, на меня один коммунист напал, мы с ним подрались, потом помирились, побратались.

— После ухода из «Божьей воли» стали менее радикальным активистом?

— Я взрослею, а радикализм свойственен больше молодости. Когда я начинал, мне было 22 года, а сейчас мне 30 лет, безусловно [я стал менее радикальным].

— Вы с Марией Алёхиной меняли ради друг друга взгляды? Политические и общественные?

— Безусловно, когда люди общаются и проводят много времени вместе, они влияют друг на друга. Я, возможно, не обращаю пристального внимание на какие-то темы, чтобы ее не расстроить, она тоже какие-то темы не поднимает, чтобы мы не поссорились и т.д.

Да, мы влияем в этом плане друг на друга и стараемся не обидеть друг друга, хотя это не значит, что кто-то из нас поменял фундаментальные взгляды. Это трудно — общаться с человеком других взглядов, искать точки соприкосновения, компромиссы – это достаточно интересно и многому учит.

— Имеет ли проект «Декоммунизация» отношение к правительству, Кремлю?

— Нет, это просто платформа. Но абсолютное, подавляющее большинство участников нашего проекта очень критично относится к тому, что сегодня происходит в стране. Мы называем вещи своими именами, не питаем иллюзий на тему того, что происходит, но и, несмотря на это, если государство делает какие-то правильные шаги, празднует на федеральном уровне столетие Солженицына, ставит ему памятник, проводит какие-то конференции, это прекрасно.

Если государство создает музей истории ГУЛАГА, это прекрасно. Если государство позволяет переименовать какие-то топонимы, памятники и есть какие-то шаги в этом направлении, это тоже шаги. Но это не отрицает того, что ситуация в целом очень тревожная, и мы настроены достаточно критично и участвуем в акциях достаточно оппозиционных по своей сути.

Участвовали в шествии памяти Бориса Немцова, договаривались участвовать в митинге за свободный интернет – так что пока государство не хочет говорить о системе декоммунизации и нет реальных шагов, мы настроены критично.

Самое большое зло – информационная политика за последние пять лет. Государство начало разделять людей, требовать от любого человека в системе подтвердить причастность к тому, что произошло. Оправдывать ксенофобию, оправдывать то, что я считаю преступлением.

Когда в России каждая пятая или четвертая семья русско-украинская, когда братский народ на границе, развязывать с ними войну, это, на мой взгляд, безумие. И абсолютно понятно, что это делается только ради того, чтобы возвысить свой собственный рейтинг, играя на самых низких человеческих страстях.

— А кто пытается свой собственный рейтинг этим «возвысить»?

— Российская власть, люди, которые придумали себе войну. Маленькие-маленькие люди, которые хотят чувствовать свою причастность чему-то большому и сильному, и неважно, как это все оценивают с точки зрения морали. Вся история про то, чтобы оправдывать зло и преступление только потому, что это наши преступления, и так далее.

Для меня, как для христианина, с точки зрения морали это неприемлемо. Мне кажется, патриотизм заканчивается там, начинается оправдание зла.

— Вся ваша характеристика относится к Владимиру Владимировичу Путину в первую очередь?

— В первую очередь да, он глава государства. Очевидно, что его конечный период у власти характеризуется именно как автократия. То есть те демократические институты, конституционные, которые ограничивали власть, принципы разделения властей, свободы слова, политического плюрализма, политических партий, парламентаризма – все это было уничтожено.

Власть, очевидно, сконцентрирована в одним руках. И если человек концентрирует власть в одних руках, то неудивительно, что он должен нести персональную ответственность за то, что происходит. То есть почему невозможно оправдать Сталина? Потому что нельзя сказать, что кто-то другой мог принимать с 1924 года решения кроме него. Так же и с Владимиром Путиным.

Возможно, если он перед своим уходом сделает жест, захоронит Ленина и начнет этот процесс декоммунизации, как-то компенсируется многое. Но пока в подобном положении вещей я не вижу будущего. Я надеюсь, что у нас будет сменяемая власть, Россия снова станет открытой миру, снова начнут наши чиновники относиться с уважением к гражданам, будут помнить, что это они наши наемные рабочие, а не мы их холопы. В общем, за Путина я не голосовал.

— А кого Вы видите вместо него на посту президента?

— В России есть множество умных замечательных людей, профессионалов с хорошей репутацией. В моем понимании, идеальное устройство государства – это когда власть не концентрируется в одних руках. Права и свободы настолько непреложны и сочетаемы, чтобы в идеале люди не знали, как зовут их президента. Это, мне кажется, самый лучший вариант.

— Так за кого вы бы проголосовали?

— Если брать современного политика и если бы сейчас были выборы, я бы, не задумываясь, проголосовал за Андрея Зубова. Он сопредседатель партии ПАРНАС, в прошлом профессор МГИМО, я его прекрасно знаю. Я был знаком с ним еще когда был студентом.

Мы были значительно близки, он возглавлял такое движение внутри института – «Христиане МГИМО», и еще по тому времени знаю, что это умнейший и интеллигентнейший человек и добрый христианин. И сейчас, видя его смелую деятельность, читая, что он пишет, с большой симпатией и уважением к нему отношусь. Поэтому я бы проголосовал за него.

— А Навальный?

— За Навального не проголосовал бы. Впрочем, смотря какие выборы и сколько кандидатов. Но я считаю, что Алексей Навальный много делает, чтобы воспитать и пробудить в людях вот эту культуру гражданской ответственности и протеста, и сложно здесь за это его не уважать. Но его взгляды как политика мне не близки, они для меня слишком левые. Мне не очень близка его харизма.

— А какие его взгляды вы меньше всего разделяете?

— Экономическая повестка, на мой взгляд, популистская. Коррупция – это очень актуальная проблема, но он хочет решить ее ротацией одних чиновников на других. Хотя мы знаем, что коррупция начинается там, где власть соприкасается с деньгами.

Для того, чтобы ее искоренить, нужно работать над самой системой перераспределения средств чиновниками. Нужно просто уменьшать налоги, количество тех бюрократических актов, где государство соприкасается с нашими деньгами.

Потому что пока сама система принудительного распределения нашей собственности работает, будет коррупция. Чем меньше средств из нашего кармана чиновники могут себе присваивать и решать, как с ними быть, тем меньше будет коррупции. Сегодня, на мой взгляд, есть куда более интересные политические идеи.

Лично для меня Навальный — человек из прошлого поколения. Хотя я с большим уважением отношусь к его большому вкладу в протест. То, что люди выходят на улицу и отстаивают свои права, это бесценно, это очень важно. А так,я с очень большими надеждами смотрю на поколение сегодняшних 20-летних студентов, вижу, какие идеи в их головах, и мне все это близко. Это очень хорошее поколение, та молодежь, которая сегодня участвует в митингах.

Источник: info24.ru